Немец никогда не назовет себя просто немцем. Он скажет: «Я – шваб». Или: «франконец», «мекленбуржец», «вестфалец», «баварец». Уроженцы отдельных земель подшучивают друг над другом, как хохлы над москалями, потому что различий между немцами гораздо больше, чем между нашими, к примеру, владимирцами и архангелогородцами.
«Типичного» немца просто не существует. Германия объединилась только в 1871 году. Еще 130 лет назад на границах между землями были таможни. Действовали разные законы, ходили разные деньги, употреблялись разные меры весов. До сих пор каждому школьнику известно: от этой горы до той – еще Саксония, а от той до следующей – уже Тюрингия. И в самом деле: проедешь какие-то тридцать километров – пейзаж изменился полностью, вместо католических костелов лютеранские кирхи, да и люди смотрят как-то по-другому. Но самая главная примета – диалект. При розыске преступника в объявлении указывают: говорит с восточнофранконским акцентом или с южнобогемским, или изъясняется, как выходец Пфальца.
Когда в Берлине по телевизору выступает политик из Баварии, то внизу пускают строчку с субтитрами на литературном немецком – хохдойче. Баварцы особо привязаны к земле, к традиции, к национальному костюму. Многие следуют законам, по которым жили ремесленники в XVIII веке. Единственная на всю жизнь профессия передается из поколения в поколение. Первое время ученик отдает весь заработок цеху и, только сделавшись мастером, начинает получать деньги, заводит жену и приступает к строительству собственного дома.
В 1871 Берлин стал столицей Германской империи, началось массовое строительство, и десятки тысяч рабочих потянулись сюда из отсталых районов страны. Западная часть города – Шарлоттенбург, Шёнеберг, Вильмерсдорф, шикарные виллы, фамильные замки и парки со скульптурами – считалась аристократической. Рабочие селились на востоке, где было попроще: в Митте, Крейцберге, Трептове. Строили жилье для мелкого люда без особых запросов. По технологии того времени готовый дом должен был в течение года просыхать. Но времени не было, покупали квартиру на две-три семьи и вселялись сразу, еще в сырые комнаты. Человек спал на кровати, утром уходил на работу, а тот, кто работал в ночную смену, ложился на его место. Вот настоящая колыбель пролетариата!
Во время массового строительства о бытовых удобствах не заботились. До сих пор в Восточном Берлине остались дома с туалетами на лестничных площадках. Пока еще далеко не каждый может позволить себе принять дома ванну. И сегодня 40 процентов квартир отапливается печками. В таких условиях и сложился «берлиниш» – особый берлинский язык, солоноватый диалект плотников и трубочистов, парикмахеров и официантов, каменщиков и мясников.
Коренного берлинца можно отличить по этому неповторимому выговору. Он произносит твердо «ик», а не «ихь». Однако «берлиниш» сохранился только у жителей восточных районов, в той части города, которая раньше была столицей ГДР. В Западном Берлине, где этот язык считался недостойным интеллигента, он сейчас не употребляется. После Второй мировой войны здесь действовал особый статус. Отсюда не призывали в армию, и потому пацифистски настроенные молодые люди со всей Германии съезжались в Западный Берлин. На долгое время жители Востока оказались «законсервированными», а население Запада все время перемешивалось. Вот почему сегодня можно по выговору сразу определить, по какую сторону Стены жил каждый берлинец до ее падения.
Стена была не просто забором. Ее строили десять лет и заперли наглухо в течение одной ночи. Город перерубили на две части мощным сооружением длиной 140 километров. 295 сторожевых вышек с пулеметчиками, «колючка», бункера, контрольно-следовая полоса, сотни овчарок, противотанковый ров 5-метровой глубины, низко протянутая проволока-спотыкач.
Больше всего повезло тем, кто жил в домах, фасады которых проходили по границе между секторами – например на Бернауэрштрассе. Люди прыгали из окон на свободную территорию Западного сектора. Вовсе не потому, что там ломились от товаров прилавки магазинов, горели огни реклам, заполнялись посетителями кафе и рестораны. Там была свобода, а здесь царствовала унылая реальность социалистического распределения.
90 процентов солдат, проходивших службу на Стене, были призваны из Саксонии. Нелюбовь жителей Берлина к «неотесанным мужикам» сохраняется до сих пор. «Саксонцы – это особый тип людей», – говорит берлинец, уплетая жаркое со сковородки – «хоппель-поппель». «Когда на Земле наступит конец света, то в Саксонию он придет лет на пять позже – так медленно там течет время. Саксонец настолько туп, что ложится спать с камнем. Зачем? Да чтобы выключить свет!» Вся пивная хохочет, и никто не вспоминает о том, что в Саксонии есть развитые сельское хозяйство и промышленность, известные университеты, живописнейшие ландшафты. Отсюда вышли философы Лейбниц, Фихте и Ницше, композиторы Шуман и Вагнер. Во всем мире Лейпциг называют маленькой Флоренцией, а Дрезден – образцом немецкого Ренессанса, но для берлинца это ничего не значит.
Для того чтобы преодолеть Стену, изобретали самые хитроумные способы. Иностранным дипломатам разрешалось пересекать границу, и они переносили беглецов в дорожных чемоданах и колонках усилителей. Был мини-автомобиль «Изетта» – такой маленький, что досматривать его не приходило в голову: спрятаться негде. Один умелец удалил воздухозаборник, передвинул бензобак и аккумулятор, опустил выхлопную трубу. Свернувшись калачиком в недрах мотора смогли спастись четыре человека (за четыре ходки).
Студенты прорыли подземный ход длиной 145 метров. С восточной стороны беглеца сажали в ящик на колесиках, а с западной тянули за канат. Так сбежали 57 человек. Однажды две семьи поднялись в воздух на два километра и перелетели на Запад на воздушном шаре. Поскольку в ГДР не продавалось водолазное снаряжение, один школьный учитель смастерил его сам. Он использовал пожарный костюм, кислородную подушку и шланг для сварки. Другой изобретатель придумал устройство с двигателем внутреннего сгорания, держась за которое можно передвигаться под водой. Восемьсот человек бежали с несуществующими «паспортами ООН». Всего за 28 лет существования Стены на Запад убежали 5 тысяч человек. Но точного числа погибших не знает никто – работа с архивами «Штази» ведется до сих пор.
Огромный штат агентов и осведомителей был занят слежкой за людьми, которые хотели уехать на Запад. Тысячи километров пленки потрачены на подслушивание частных бесед: про здоровье фрау Мюллер, про способ приготовления десерта, про завтрашнюю погоду. Малышей в школе допытывали, как выглядит заставка в телевизионных новостях, которые смотрят родители, – не дай Бог она оказывалась западноберлинской! А членам СЕПГ возбранялось носить продукты в пакетах из «капиталистических» магазинов.
Крушение Стены началось в Лейпциге. Народная полиция ГДР с помощью дубинок и собак разогнала народную демонстрацию. Через несколько дней в Восточный Берлин прибыл Михаил Горбачев – на сорокалетие ГДР. Молодежь развернула плакаты: «Горби, помоги нам!» Хоннекера отстранили от власти. 9 ноября по телевизору, прочитали новый текст закона о пересечении границы, содержащий некоторые послабления. Один из партсекретарей на пресс-конференции оговорился: «Отныне граница практически открыта». Что он имел в виду – непонятно, но десятки тысяч восточных немцев устремились к Стене, разделяющей город. «В чем дело?» – спросили пограничники. «Стены больше нет», – ответили люди. «Кто сказал?» – «По телевизору объявили». Саксонцы почесали в затылках – и открыли ворота. Вот так случайная оговорка положила начало объединению Германии.
Народ хлынул через Стену. Восточные и западные немцы братались, пели песни и угощали друг друга пивом. А на следующий день вся Германия двинулась в путь. Каждый «осси» (восточный немец) получил по сто западных марок, что было немалой суммой. Полтора миллиона бывших гэдээровцев тут же рванули на Запад – одни в поисках работы, другие – за «Филипсами» и «Опелями», третьи – посмотреть настоящую Европу. Им навстречу двинулись «весси» (западные немцы) – расхватывать дешевые продукты, детские вещи и стройматериалы, еще остававшиеся в витринах социализма.
Когда первая волна эйфории спала, стало ясно, что слияние столь различных частей нации произойдет не так быстро. Немцы остались теми же – восточными и западными. Мало демонтировать бронзовых истуканов, переименовать улицы, развесить рекламы западных фирм и разрешить женщинам легкого поведения появляться на тротуарах.
После объединения Германии прошло уже десять лет – а две части города как были, так и остались разными. Если в централизованной ГДР дороги сводили в центр Восточного Берлина на Александрплатц, то в Западном Берлине все трассы направляли в объезд центра. Результат – отвратительное сообщение между различными районами. Чтобы проехать, например, из Тегеля в Шпандау (десять километров, если по прямой), нужно сделать огромный крюк.
За одинаковую работу в Восточном Берлине платят процентов на 10...15 меньше, чем в Западном. Зато на Востоке можно сэкономить на продуктах: для тех, кто предъявляет скромные претензии к еде, имеются дешевые супермаркеты – «Альди», «Денемарк». Но изысканную итальянскую копченость надо искать только на Западе – в дорогих магазинах «Кайзер» или «Райхель». Конечно, по одежке отличить западного немца от восточного трудно. В Германии демонстрация своего богатства считается плохим вкусом – деньги надо копить, но не хвастаться ими. Это в России принято кичиться самым «крутым» «Мерседесом», загородной виллой с башенкой и любовницей в дорогой шубе. Как выразился бывший россиянин, живущий ныне в Берлине: «В России женщина продаст последнее, чтобы купить шубу».
Различный материальный уровень выражается в другом. В разных представлениях о жизни, в разных духовных интересах, в разных способах отдыха. Трудно, например, встретить восточного берлинца, хоть раз побывавшего в Опере – уж больно дорогое удовольствие. Но самое главное – люди, которые покупают у «Райхеля», никогда не общаются с теми, кто покупает в «Альди».
Согласно опросам, западные берлинцы-старшеклассники характеризуют своих восточных соседей как «правых радикалов, которые враждебны к иностранцам, носят смешную одежду и слушают примитивную музыку». А восточные школьники считают ровесников с Запада «надменными всезнайками, трепачами и наркоманами». На Западе больше ценят свободу и охрану окружающей среды, на Востоке – равенство и социальную справедливость. Восточные люди считают себя честнее западных. Если восточного немца при приеме на работу спрашивают: «Вы владеете английским?» – он смущается: «Да, немного». А западный на тот же вопрос отвечает уверенно: «Конечно, говорю».
35 процентов восточных берлинцев считают, что Стену нужно вернуть. Необычайно популярной стала пивнушка под названием «Ностальгия», что в Пренцлауэрберге. Бюст Ленина, вырезки из «Нойес Дойчланд», красные вымпелы, черно-белый телевизор. Живой двойник Хонеккера одет в форму Союза свободной немецкой молодежи и увешан орденами народной армии ГДР. Крашеные стены, клеенчатые скатерти и та же хозяйка, что стояла за этой стойкой 10 лет назад. На доске висят бумажные кружочки с ценниками на типичные блюда того времени – все в пределах трех марок. Ролльмопс – сельдь с луком. Булетт – сухая котлета. Одного не хватает в меню – вареного яйца с солью, крутого деликатеса гэдээровских времен.
Еще долго Берлину предстоит жить под грохот отбойных молотков: гигантской стройкой охвачен весь центр города. В начале тысячелетия ему предстоит стать истинной столицей с парламентом и правительством единой Германии. Ведущие автомобильные и электронные фирмы, мировые банки и крупные бизнесмены возводят на Потсдамской площади высотные дома, торговые комплексы и жилье. Здесь будет самый большой в Европе вокзал, откроется современный культурный центр, заплещутся воды искусственного озера. Может быть, только тогда Запад наконец сойдется с Востоком.
Источник информации:
По материалам журнала «Вояж и отдых».
Дата публикации:
28 ноября 2001 года
Электронная версия:
© Сумбур. Страны и города, 2001