Безмерность Марины

Вячеслав Демидов

Глава пятая. Умер в своей постели

Я обещал рассказать о человеке, которого Сергей Эфрон не хотел называть по имени в своём «крике души», адресованном Максу Волошину.

Выполняю обещание.

Генеральский сын Константин Родзевич, математик и правовед (университеты Варшавы, Киева и Петрограда), встретил Октябрьский переворот в море: каким-то образом получил звание мичмана и служил на Черноморском флоте.

Его отец, медик, стал служить большевикам.

Сам же г-н Константин, командуя флотилией в южной части Днепра, попал в плен к белым, которые хотели его расстрелять.

Но командующий, генерал Слащёв, знавший его отца, предложил пленному перейти на сторону белых, что тот и не замедлил сделать.

После этого к расстрелу заочно приговорили его уже красные. Но через пару лет приговор отменили (его биография не оставляет сомнений: до самой смерти был на службе у большевиков...).

Отступая с белыми частями, Константин очутился в Праге, в Карловом университете – стал лицензиатом права.

Вообще же это был талантливый художник и скульптор по дереву, занимался переводами, – как литератора советская разведка и предложила этого человека Сергею Эфрону, соредактору журнала «Вёрсты».

Константин был невысокого роста, но это не препятствовало его успехам у женщин. В частности, у Марины Цветаевой.

Она в письмах Константину не стеснялась в выражениях страсти: «Вы сделали надо мной чудо, – писала 22 сентября 1923 года, – я в первый раз ощутила единство неба и земли».

Если Сергей Эфрон в силу своей чрезвычайной занятости издательскими и шпионскими делами, был мало озабочен полнотою сексуальной жизни Марины, то Константин...

«Милый друг, вы вернули меня к жизни, в которой я столько раз пыталась и всё-таки ни часу не сумела жить, – откровенничала она, полная страсти, – <...> Вы один мне смогли помочь!» <...> Как Вы, при всей Вашей изысканности – просты! Игрок, учащий меня человечности. <...> Я пишу Вам о своём хотении (решении) жить. Без Вас и вне Вас мне это не удастся. <...> Я тебя люблю. <...> Друг, помни меня. <...> Друг, я вся твоя» <...>

«Мой Арлекин, мой Авантюрист, моя ночь, моя страсть. Сейчас лягу и возьму тебя к себе. <...> Твои губы на моих, глубокое прикосновение, проникновение – смех стих, слов нет – и ближе, и глубже, и жарче, и нежней – и совсем уж невыносимая нега, которую ты так прекрасно, так искусно длишь».

Страстно, откровенно раскрываясь, Марина явно забыла, – да и могла ли помнить!? – свой разговор пятнадцатилетней давности со своей сестрой Асей. Тогда она восхитилась письмом, полученным 28 июля 1908 г. от П.И. Юркевича: – «Какой чистый, какой смелый!» – «Кто? – спросила Ася. <...> Через месяц<...> ты скажешь<...>: это не то, совсем не то». <...> Я тебе дюжину примеров приведу<...> считая только последние два года».

Марине пришлось нехотя признаться, что «каждое <очарование> влекло за собой неминуемое <разочарование>».

И в этот раз случилось именно так. Началось в сентябре, кончилось в декабре 1923 года.

Рожевич, судя по всему, просто испугался страсти своей любовницы, испугался всего того, чего она требовала (не только в сексуальном смысле) от человека, в которого была влюблена сверх всякой меры.

Марина, посвятившая Константину «Поэму Горы» (о которой А.Э. Берг написала: «Я не прочла, – я выпила Вашу поэму») и «Поэму Конца», нечеловеческим своим чутьём узнала правду...

И откликнулась язвительнейшей «Попыткой ревности»:

стихотворением, финал которого не оставлял никаких сомнений:

От Константина она родила сына Георгия (Мура), которого Сергей Эфрон признал своим потомком...

А Константин... женился на подруге Цветаевой, которая под венец шла в подаренном Мариной свадебном наряде!

И ещё Марина подарила ей собственноручно переписанную «Поэму Горы», посвящённую Константину.

Марина в письме Д.Г. Резникову передала свой разговор с Рожевичем:

– Любите её?
– Нет, я вас люблю.
– Но на мне нельзя жениться.
– Нельзя.
– А жениться непременно нужно.
– Да, пустая комната... И я так легко опускаюсь.
– Тянетесь к ней?
– Нет, наоборот: даже отталкиваюсь.

...Дальше жизнь треугольника пошла своим чередом.

Сергей продолжал работать на советскую разведку и провалился при попытке похищения генерала Миллера, – вынужден был аварийно сбежать в СССР.

Рожевича же Москва перебросила в корчившуюся от гражданской войны Испанию выполнять рутинное чекистское «дело», – вернулся в Париж – работал на советскую разведку, а когда случилась оккупация, попал в немецкий концлагерь, но и оттуда выкарабкался благодаря знанию языков: стал переводчиком на франко-немецком военном заводе.

Отношения с хозяевами были вполне приличными, дождался краха оккупации и умер, как говорится, в своей постели (точнее, в белогвардейском Доме престарелых под Парижем, поскольку по приказу «органов» в СССР не вернулся).

А Марина написала в Посвящении своей «Поэмы Горы» строки, которые потом почему-то выкинула (может быть, не хотела растаптывать любовь, эту самую дорогую ей вещь, что бы когда-либо по её поводу ни говорила...) из окончательного текста:

 

• Глава шестая. Мандельштам, Державин, Пушкин

• Оглавление

Ранее опубликовано:

Вячеслав Демидов. Безмерность Марины. Проза.ру, 2014.