Четвёртое измерение

Оглавление

Юрий Афанасьев

Глава четвёртая. Отец Алексей

Утро уже уверенно переходило в день, когда они вышли на улицу. Сначала они должны были зайти в церковь, а потом – кататься на лодке. Потому и церковь выбрали рядом с парком, чтобы было по пути. Церковь была очень маленькой. Когда-то она служила семейной церковью помещика, владевшего этими местами, разбившего, кстати, и этот парк, обустроившего и это озеро местами для купания, лодочной пристанью и т.п. После революции церковь, естественно, разграбили, и долгое время использовали как складское помещение какого-то предприятия. Но в последнее время предприятие, кажется, приказало долго жить, во всяком случае, складировать уже оказалось нечего, и церковь по чьей-то инициативе возродилась.

Нашему герою идти в церковь, по правде говоря, не хотелось. Ещё в дошкольном детстве бабушка как-то потащила его в какой-то храм, где было сумрачно, стоял какой-то показавшийся ему неприятным запах, а со всех стен на него сердито смотрели какие-то бородатые дядьки. Потом уже живой бородатый дядька, похожий на Бармалея, спрашивал его, за что ему стыдно, затем золотой ложечкой вложил ему в рот что-то такое, что обожгло язык и губы, а тётя, одетая во всё чёрное, дала ему выпить какого-то тёплого напитка, от которого закружилась голова. Но это было ещё не самое страшное. Под стеной, между окнами стоял большой деревянный крест, к которому был прибит почти голый очень худой человек. С его рук и ног, пробитых большими гвоздями, со лба, израненного колючим венком, из груди сочилась багровая кровь. Конечно, он был не настоящий, а вырезанный, наверное, из дерева. Но всё равно было очень страшно. С тех пор он плохо воспринимал кресты, и если они попадались ему на глаза, отводил взгляд. Кресты ассоциировались у него со смертью. Поэтому и сегодня он шёл в церковь исключительно ради Наташи.

А Наташа, напротив, шла с большим воодушевлением, ибо всё, что с ней сейчас произошло, она считала ничем иным как чудом. Чудом, в которое она верила, которого ждала. И вот теперь она спешила поблагодарить Господа, что не обманул её ожиданий. Своё преображение она ни в коей мере не связывала с действием «Ньюфейса» и даже с бурными страстями сегодняшней ночи. В своё время, когда она была совсем молоденькой, одна её более опытная и ушлая подруга почти убедила Наташу в том, что её прыщи – не что иное, как «хотюнчики», и лучшее средство от них – это секс. Она же и организовала на какой-то квартире вечеринку с двумя знакомыми ей парнями. Когда все приняли необходимую для разогрева дозу, подруга сразу уволокла в другую комнату парня, который, кстати, больше понравился и Наташе. Оставшийся со снисходительным видом стал приставать к Наташе. Что было потом, она никогда не вспоминала, да и не могла бы вспомнить – память услужливо стёрла этот файл, оставив в подкорке только чувства гадливости, досады и стыда. Прыщи так и не прошли, на что подруга авторитетно заявляла, что надо регулярно потрахаться хотя бы месяц-два. Но Наташа для себя уже твёрдо решила, что так она этого делать больше никогда не будет. Оставалось надеяться только на чудо. И оно явилось. Вместе с этим немного странноватым, неважно одетым и, в тоже время, таким славным человеком, которого она, кажется, полюбила всем сердцем.

Когда они вошли в церковь, воскресная литургия уже близилась к концу. Прихожане выстроились в очередь, чтобы напоследок поцеловать икону на аналое, серебряный крест и руку батюшки. Наш герой, памятуя свои детские страшилки, осторожно осмотрел внутреннее убранство церкви и с удивлением обнаружил, что святые на иконах смотрят на людей не так уж и строго, скорее, сочувственно. Да и Христос на большом деревянном кресте выглядел не таким, как тогда, ужасающе измученным. Здесь он как бы спокойно исполнял отведённую ему роль и вызывал не страх, а какие-то иные чувства, в которых Наш герой ещё не мог разобраться. Тем более, что в этот момент Наташа тронула его за рукав. Оказывается вся очередь прошла, и батюшка приглашал и их совершить заключающий литургию обряд.

Наташа пошла первой и со знанием дела поцеловала всё, что положено в правильной последовательности. Внимательно, стараясь ничего не перепутать, то же проделал и Наш герой. И когда, облегчённо вздохнув, он уже направлялся вслед за Наташей на выход, за спиной послышалось:

– Молодой человек!

Наш герой оглянулся. К нему, улыбаясь, приближался – ну, конечно, это был он – его знакомый инженер. В бороде и церковном облачении он, правда, изрядно отличался от того заводского инженера, каким его знал Наш герой. Прошло всего несколько лет, как он куда-то исчез с завода, а вот как изменился. И дело даже не в бороде и облачении, не в поредевших волосах на голове. Лицо стало каким-то принципиально другим. Оно теперь было не озабоченным или тревожным, как прежде, а каким-то благостным что ли.

– Что, не узнал? – совсем по-светски, по-товарищески протягивая руку, заговорил бывший инженер. – Да, я теперь вот здесь, в храме Божьем, и зовут меня ныне отец Анатолий. А я знал, что ты рано или поздно придёшь ко мне, и несказанно рад, что это уже произошло.

– Да я, вообще-то... Это она захотела, – кивнул Наш герой в сторону Наташи.

– Да, да, конечно, хотя в данном случае она, думаю, лишь полупроводник, а проводник, сам понимаешь... – и он показал взглядом на купол церкви, откуда, распахнув руки как бы обнимая весь мир, на них смотрел Бог-отец. – Ну, а теперь познакомь же со своей красавицей.

– Это Наташа, моя... – тут Наш герой застопорился, не зная ещё как верно определить статус Наташи в отношении него.

– Невеста, – решительно выпалила Наташа. – Мы скоро поженимся. Благословите, батюшка.

Отец Анатолий вопросительно посмотрел на Нашего героя.

– Да, благословите нас.

Батюшка принёс икону Пресвятой Богородицы и, совершив чин благословения, обратился к Нашему герою:

– Ну, а как жизнь в целом? Машину купил?

– В целом жизнь как жизнь, работаю. А машину не купил, да и расхотелось уже.

– Вот и правильно. Машина реально нужна тому, кому по каким-то его делам мотаться много приходится. А в твоём случае это была бы просто блажь, глупость и пустая забава. А ведь ты, кажется, ещё и хотел, чтобы жизнь была каким-то смыслом наполнена, да? Как с этим?

– Да... как-то... – замялся Наш герой, – Как-то и это, наверное, перегорело. Хотя сейчас, – он кивнул в сторону Наташи, – может это и есть смысл?

– Хм, – усмехнулся батюшка, – жена, семья, совет да любовь – всё это хорошо, правильно и даже богоугодно. Только этим, друг мой, не отделаешься. Для женщины этого может быть и достаточно. Как там у классика? «Была бы верная супруга и добродетельная мать». И с этим вполне можно на Божий суд. Зачёт за жизнь может быть принят. А с мужика другой спрос. Тут за женскую юбку не спрячешься. Разве что женщина его выполняет такую (!) миссию, что и мужику не зазорно у неё в подмастерьях походить. Тогда, глядишь, и ему зачтётся. Но это редко бывает. Да и лучше, и правильнее, когда – наоборот. Хотя, что я тебе об этом говорю. Ты из тех, кого Господь на эту тему сам выведет. Ты из тех. Но сейчас, ребята, я вижу – вам не до таких разговоров. Сейчас вам хочется насладиться своим счастьем, и я вас отпускаю с Богом. Не теряйте времени, наслаждайтесь, тем более что счастье – такая тонкая материя, которая так легко рвётся, да и времени на него редко отпускается много. Но не будем о грустном. Вперёд. С Богом.

В парке по случаю воскресенья и прекрасной погоды было полно людей. Несмотря на кусючие цены люди активно покупали мороженное. Наш герой тоже купил две пачки мороженного, холодея от мысли, что на лодку может и не хватить. Зато Наташа была так прекрасна! Она так красиво, чувственно и даже эротично откусывала от столбика эскимо, что проходящие мужики засматривались, и она, физически чувствуя взгляды, теснее прижималась к своему, как теперь уже выяснилось, жениху, получая три удовольствия сразу: от внешнего успеха, от тёплой близости с любимым человеком и обжигающего холода эскимо. Наш герой косился на свою подругу, и чувство нежности и Бог знает ещё чего, как говорится, переполняло его.

С лодкой ребятам вполне повезло. Во-первых, цены за прокат этого плавсредства ещё не успели повысить, и у Нашего героя вполне хватило денег, а, во-вторых, и очереди долго ждать не пришлось – вскоре освободилась относительно новая металлическая лодка с почти сухим днищем. Наш герой помог своей красавице взойти на борт, оттолкнул лодку от берега, и давняя его мечта начала сбываться. Ласковое солнце, лёгкий ветерок, зелёные берега, голубое небо и серебристая гладь воды – всё благоприятствовало «сбыче» этой мечты на самом высоком уровне. Конечно, главным, что обеспечивало такой высокий уровень, были не солнце, воздух и вода, а она – его красавица Наташа. Наш герой в считанные минуты промониторил во всём обозримом пространстве наличный женсостав и с удовольствием констатировал – лучше Наташи на данный момент среди катающихся на лодках барышень никого не было. И Наташа, похоже, тоже это знала или чувствовала, и ощущала себя этакой примой на авансцене. В её позе, движениях, жестах появилась какая-то горделивость, уверенность и даже снисходительность к окружающему миру. Вскоре она заявила, что будет загорать, решительно сбросила платье и осталась в очаровательном раздельном купальничке – синем в белый горошек. Наш герой не мог оторвать глаз от этой красоты. Да и другие гребцы стали подозрительно подгребать поближе к ним, нарываясь на недовольство своих дам. Чувствуя такой успех, Наташа высказала сожаление, что не взяла у Светки фотоаппарат, и стала полушутя демонстрировать всякие позы, жесты и ужимки, какие делают фотомодели из глянцевых журналов. Некоторые позы были даже весьма пикантны. Наташа вконец развеселилась, стала вздымать фонтаны брызг, звонко смеялась, светилась, искрилась. И вдруг посерьёзнела, огляделась по сторонам и сказала:

– Какая красота! – И уж совсем серьёзно добавила: – Я хочу, чтобы ты знал и навсегда запомнил – это был самый счастливый день в моей жизни!

– Почему был? – Неприятный холодок пробежал по спине Нашего героя.

Но Наташа уже снова переменилась в настроении.

– Ой, смотри, кувшинки, водяные лилии! Греби туда!

Лодка, как нож в масло, въехала в огромную клумбу кувшинок. Наташа перешла на нос лодки и попыталась сорвать один из этих роскошных цветков. Просто так, одной рукой сорвать цветок не получилось. Наташе пришлось перегнуться через борт и взяться за стебель двумя руками как можно ниже. В это время в опасной близости с гиканьями и визгами пронеслась моторная лодка. Волна, поднятая моторкой, с силой ударила в приподнятый борт лодки наших героев, и Наташа в одно мгновение оказалась в воде. Через пару секунд Наташа вынырнула, и даже схватилась за борт. Но как только её голова поравнялась с бортом лодки, налетела новая волна. Лодка снова резко качнулась, ударив Наташу своим железным бортом в голову. Похоже, Наташа стала терять сознание, она отпустила борт лодки, и за пару мгновений листья кувшинок сомкнулись над её головой.

Наш герой тут же бросился в объятья кувшинок, которые оказались неожиданно цепкими. Наташу он нашёл сразу, но вот выдрать её из обвивающих её тело стеблей оказалось не так просто, тем более что и сам он с трудом отдирался от них. На последних мгновениях физического терпения лёгких он вырвал Наташу и себя на поверхность. Но тут его ждало новое испытание. Лодка, от которой он, очевидно, оттолкнулся, прыгая в воду, предательски отходила в свободное плавание, и догнать её уже не представлялось никакой возможности. Он стал кричать, махать свободной рукой. К счастью неподалёку находились другие лодки с отдыхающими. Когда его втащили в какую-то лодку, он потерял сознание.

Очнулся он в больнице, на кушетке в приёмном покое. Вскочив с кушетки, первым делом спросил, где Наташа. Врач, дежуривший в приёмном покое, будничным тоном ответил, что девушку спасти не удалось.

Хоронить решили в родном селе. Так пожелали родственники, прежде всего, мать и сестра. Оно и правильно – за могилкой ухаживать сподручней. Все хлопоты по организации похорон взял на себя Наш герой. В селе его все восприняли очень уважительно, как вдовцу выражали соболезнования. Несмотря на умопомрачительно тяжёлое состояние, ему это, как ни странно, было как бы даже приятно. А вот по приезде в село Нашему герою пришлось пережить ещё один стресс. Когда он постучался в родительский дом Наташи, дверь ему открыла... она. Во всяком случае, так ему с первого взгляда показалось, и это привело его в такое смятение, что он от неожиданности даже вскрикнул. Конечно, это была не она, а её сестра Оля. Но похожа она была на Наташу так, что отличить её можно было только, если внимательно присмотреться. При других обстоятельствах, над этой ситуацией можно было б и посмеяться, но сейчас это сходство производило на Нашего героя прямо пугающее впечатление.

Мать и сестра оказались серьёзно верующими и хотели, чтобы Наташу отпели по православному обряду. А в селе у них церковь уже давно не функционировала – батюшка их бывший, говорят, нашёл более хлебное место. Конечно, Наш герой сразу же вспомнил своего давнего знакомого инженера – отца Анатолия.

Отец Анатолий появлению Нашего героя и сообщённой им вести нисколько не удивился, только сухо выразил соболезнования и спросил, когда ехать.

Похороны были многолюдными. Оно и понятно – ранняя смерть всегда впечатляет. Да и участие городского священника вызвало к событию дополнительный интерес сельчан. Ведь, что греха таить, похороны для многих, помимо всего прочего, ещё и зрелище.

Не дожидаясь окончания поминок, отец Анатолий засобирался в обратный путь. Наш герой, отказавшись от предложения остаться на ночлег, попросился к инженеру-батюшке в компанию, тем более что тот оказался владельцем собственного транспортного средства – старенького раздрызганного «Запорожца». Несмотря на свой неказистый вид «Запорожец» передвигался вполне бодро и довольно быстро довёз своих пассажиров до города. Подъехав к своему дому, отец Анатолий тоном, не терпящим возражений, пригласил Нашего героя на чай, обосновав это ещё и тем, что сейчас ему одиночество не будет кстати. Наш герой не возражал.

Чай пили молча. Первым заговорил Наш герой.

– Ну, вот скажите, что же это такое, почему так? Она ведь была так счастлива в этот день. Сама мне сказала: запомни, это был лучший день в моей жизни. Я даже испугался этих слов. Знала что ли, или чувствовала? А потом потянулась за цветком, и... всё. Один день счастья, и всё?

– Да, иной раз за цветком каким потянешься, и всё, и конец. Потому как цветок счастья – штука небезопасная, особенно когда градус счастья зашкаливает. Вот, как температура тела, когда она за сорок два – это конец. Так и со счастьем, с любовью. Все знаменитые трагедии любви об этом. Почему Ромео и Джульетта погибли, а миллионы влюблённых парочек в аналогичных обстоятельствах – нет? У этих миллионов градус был не смертельный.

– Это значит и у меня градус был так себе? Только у меня сейчас такой градус не знаю чего, что я хочу быть там, с ней гораздо сильней, чем оставаться здесь. Да здесь я вообще ничего не хочу. Зачем всё это? Вот на работу завтра пойду – зачем? Для прокорма? А прокорм зачем – тело это поддерживать в живом, животном состоянии? Или даже мозги наши, которыми мы как бы от зверья отличаемся – о чём они думают в основном? Как бы заработать побольше или украсть? Ну и зачем всё это, особенно, когда этого всего много – харчей, шмоток, ковров, телевизоров, унитазов? Дурня всё это. Потому я хочу быть там, где сейчас Наташа, а не в этом бардаке. Не вижу я здесь никакого смысла быть и небо коптить. Оставаться тут мне даже как-то стыдно – стыдно перед Наташей.

– М-да... Свалил в одну кучу разумные вопросы и глупые выводы. Так вот, Наташа не для того погибла, чтобы ты вслед за ней на тот свет побежал. Это вообще не наша воля выбирать: быть или не быть. Тот свет ещё надо заслужить. А вот Наташа, пожалуй, и заслужила. Хотя бы тем, что своей смертью заставила вытащить из глубины твоей души вот эти самые кардинальные вопросы. Вопросы эти всегда жили в твоём сердце, потому что ты принадлежишь к той немногочисленной части человечества, которая не может удовлетвориться жизнью только в банальном трёхмерном пространстве обывателя-потребителя, а ощущает потребность ещё и в некоем четвёртом измерении как векторе смыслополагающего, смыслонаправленного движения. Жизнь без осознания смысла в его высоком и подлинном значении, без следования этому смыслу для них мучительна, а то и просто невыносима. Не все из них это осознают рационально, как ты, например. Но дискомфорт, который они при этом испытывают, приводит их порой к разным проявлениям – к пьянству, к примеру, и прочим приключениям. Загнанные же такими способами в глубины души эти вопросы всё равно требуют духовного и действенного разрешения. Иным Господь даёт путеводную звезду прямо с детства, а иным приходится расплачиваться за свою духовную леность даже и тяжёлыми утратами. Главное, знай, что ответом на гибель Наташи должна быть не глупая и преступная смерть, а открытие себя, своего предназначения и исполнение его во Славу Господа.

Наш герой долго молчал, но, наконец, вымолвил:

– Всё Вы в общем правильно говорили. Мне действительно всегда тошнотно было от этого дурацкого мира и от моего дурацкого положения в нём. Но мир я изменить не могу, я даже себя не могу переиначить, просто не знаю, как и в какую сторону. Ну, пить бросил, а что толку? Конечно, надо искать какое-то приличное себе применение, хотя это и вопрос. Только я вот не пойму, а причём здесь Наташа? Что, с ней нельзя было эти вопросы решать?

– Представь себе, нет. И она всё правильно сказала, хоть не она это придумала: это был самый лучший день в её жизни. Даже если бы она была жива-здорова, долгое счастье вас не ожидало. Учитывая ваши житейские обстоятельства, вашей семейной лодке предстояли такие бури, что мама не горюй, и лодка эта ваша почти неизбежно разбилась бы о быт, потому что создать даже минимальные бытовые условия для семьи было бы чрезвычайно трудно. И проблемы приобретения еды, одежды, того же телевизора и даже унитаза навсегда заслонили бы всякие смысложизненные вопросы. Выживать надо было бы элементарно.

– И вот получается, что ради того, чтобы я эти смысложизненные вопросы решал, Наташа жизнь отдала?

– Ну, я не знаю всех раскладов там, – он показал глазами куда-то вверх, – но похоже на то.

– Жуть какая-то! И что же мне делать?

– Решать. Ты же сам озвучивал только что эти вопросы, нерешённость которых заставляет хоть в петлю лезть.

– И как же их решать, они ж неразрешимые.

– Почему же неразрешимые? Тут, правда, надо различать: где вопросы в нашей компетенции, а где – не в нашей. К примеру, вопрос о смысле существования вселенной ну точно не в нашей компетенции. Не наше собачье дело. Хотя версии умники строить могут. Или если какой испанец вдруг задумается, в чём смысл Испании. Что бы ни придумал – будет глупость. Наши, кстати, этими глупостями немало грешат. А вот о себе, бедолашном, задуматься – самое дело. И ничего неразрешимого тут нет. Многие вопрос своего смыслоопределения благополучно решили, и на практике доказали правильность решения. Даже если для окружающих это было не самоочевидно. Циолковского, например, окружающие считали городским сумасшедшим. А он знал свою задачу и делал своё дело. Теперь его правота не требует доказательств. Или Пушкин. Со своим литературным призванием он определился сразу, но с направленностью, целью и смыслом своего творчества и ему пришлось помучиться. Наконец как бы выразил свой творческий вектор в «Пророке». Претенциозно может? Как знать? Не нам, наверное, решать. Главное, определился. А святые отцы? Что ни жизнь, то подвиг и, причём, определённо осознанный.

– Так это ж всё великие, у них и таланты соответствующие, – неуверенно проговорил Наш герой.

– Господь никого без талантов не оставляет. У тебя вон, какой талант артистический оказался. Наслышан, наслышан. Его, кстати, можно применить и на другом поприще.

– И что это могло бы быть за поприще такое? – уже с явной заинтересованностью спросил Наш герой.

– Вообще-то поприщ, наиболее пригодных для того, чтобы наполнить смыслом жизнь человека как существа богоподобного, пожалуй, два – это творчество и служение, правда, если творчество или служение осуществляется в системе Богом заданных координат. Как выразился один современный поэт: «Пожалуй, жизни смысл лишь в поиске созвучий // Мелодии души с гармонией Творца». Конечно, поиск созвучий с гармонией Творца – это наипрекраснейшее приложение человеческих сил. Хотя с этим ты, боюсь, несколько припоздал. Настоящее творчество – научное, техническое, художественное – оно ведь требует и настоящего профессионализма, глубоких познаний, да и ремесленной выучки, которая нарабатывается часто уже с юных лет. Бывают, конечно, исключения, в частности, в литературе. Но редко. Остаётся служение. Тут имеются две стези – государева служба и служба Божья. Что касается государевой (ныне – государственной), то, как сказал один литературный герой ещё девятнадцатого века, «служить бы рад – прислуживаться тошно». К сожалению, служить в этих структурах, как в то время, так и в наше – значит неизменно прислуживаться, служить чужим и чуждым тебе интересам. Да и не возьмут тебя туда, слава Богу. Потому что по большому счёту только Богу и нужно служить, и в этом я тебе – первый помощник.

– А как это – служить Богу?

– Да сам увидишь, а со временем и поймёшь. Приходи в воскресенье на литургию. А пока вот возьми Библию почитай, только начинай с Евангелия, лишь после освоения Евангелия и Ветхий завет можно правильно понять.

Евангелие вошло в душу Нашего героя просто и естественно, как свежий воздух в открытое окно. Его сознание, не обременённое, как говорили в старину, «науки злы», восприняло всё, описанное евангелистами, с тем наивным простодушием, с которым, очевидно, и нужно это воспринимать. Вопрос доверия к описанному вообще не возник, а потому и потрясения большого наш герой не испытал, так как всё, что говорил и делал Христос казалось ему таким естественным, что по-другому как бы и быть не могло. Удивление вызывали скорее люди того времени, которые дивились речам Христа. Хотя, что с них взять, рассуждал он. Диковатыми ещё были, им «зуб за зуб» и всякое такое, конечно, понятнее. Да и он загибал иногда, как вот про вырванный глаз, но это чтобы доходчивей, наверное, было. А так, всё правильно написано. С фарисеями понятно – за власть свою держались. И Пилат такой же, как всякое начальство: чуть что – умывают руки. Иуда тоже – жадность фраера сгубила. А Христос да – нормальный. Надо на крест – значит надо. Типа, чтобы спасти человечество. Хотя человечество это... С человечеством, конечно, пока что не очень сложилось, неважное, можно сказать, человечество. А с другой стороны, может и не зря все эти страдания Христа. Вон сколько храмов с крестами понастроили. И во всех молятся, и стараются, поди, поменьше грешить. А если бы не было всего этого, и «зуб за зуб» буянил во всю, может уже и зубов человеческих не осталось?

Рассуждая подобным образом, в воскресенье, приодевшись поприличней, Наш герой пришёл на воскресную литургию. Новыми глазами теперь посмотрел он и на распятие, и на росписи, и на иконы, да на всё убранство церкви. Он узнавал в росписях и на иконах знакомые уже сюжеты, и было в них уже что-то для него близкое, почти родное и симпатичное. И в литургию он вслушивался и вглядывался со вниманием и интересом, стараясь разобрать в текстах на этом церковном языке уже известную ему историю. Пение певчих показалось ему поначалу странным, но к концу литургии он попривык к этой манере, и она даже стала ему нравиться.

После литургии, когда народ стал уже расходиться, отец Анатолий, конечно же, задержал Нашего героя.

– Ну, что – Евангелие прочитал?

– Конечно.

– И как впечатление?

– Ну, как? Хорошее впечатление. Толковая, правдивая книга.

– Как, как? Толковая, правдивая? – Отец Анатолий даже растерялся. – И что, никаких вопросов?

– Вопросов? – Наш герой на минутку задумался. – А, да, действительно есть вопрос: зачем четыре раза одну и ту же историю рассказывать?

– Ну как тебе сказать, – не сразу нашёлся отец Анатолий, – чтобы картина стереоскопичней была, что ли. А как ты воспринял учение Христа, вот что меня интересует.

– Учение? А что – это Христос придумал, что жить надо нормально, по-человечески, по правде, по совести? Разве это и так непонятно? Просто люди забывают об этом или делают вид, что забывают. Вот Бог и послал Христа, чтобы он напомнил то, что люди в совести своей сами иметь должны, и страдания претерпел, чтобы пробудить в людях эту память совести.

Отец Анатолий не мог сообразить даже, как на это реагировать. Какая-то смесь то ли наивной простоты, то ли изощрённого богохульства.

– А что, – уже начинал горячиться отец Анатолий, – если для тебя всё, о чём учил Христос, так естественно, может ты и живёшь соответственно?

– Не знаю, я как-то не думал об этом. Жил, как сердце подсказывало.

– Может ты даже подставлял другую щеку, когда тебя били по одной? – Отец Анатолий уже почувствовал азарт спора и надеялся загнать Нашего героя в логический угол.

– Да нет, до такого не доходило. Я вообще стараюсь не доводить до того, чтобы меня били. Ведь бьют-то чаще всего за дело. Вот и не надо допускать таких дел. А уж если заслужил, то получи, что по одной, что по другой.

– Да-а-а... А что, пить, как ты пил ещё не так давно, тоже сердце подсказывало? – Отец Анатолий уже чувствовал, что бьёт ниже пояса, но не мог ничего с собой поделать – тоже ведь человек.

– Зачем вы об этом? Я же уже больше двух лет, как не пью. А тогда... Тогда может и сам Господь попустил это, ну, чтобы сердце, глядя на нашу эту светлую действительность, не озлобилось, не очерствело, не скурвилось в общем.

– А что, сейчас действительность светлее стала? – не унимался отец Анатолий.

– Я крепче стал, наверное.

Разговор ещё некоторое время продолжался в таком же духе, но отец Анатолий, который и раньше испытывал интерес и определённую симпатию к этому не такому уж простому, как многим кажется, человеку, теперь был даже несколько обескуражен. Этот оригинал являл собой, кажется, нечто редкостное, а может и уникальное – человека со стихийным или прирождённым христианством в душе. Правда, святые отцы говорят, что человеческая душа по природе своей христианка. Только где эти души? Что-то не видать. А тут вот... Неужели это тот случай? Впрочем, как говорят циничные медики, вскрытие покажет. А в нашем деле – это исповедь. Договорившись, что Наш герой придёт на следующую литургию, отец Анатолий дал ему брошюру с молитвами ко святому причащению, наказал три дня поститься и вспомнить свои прегрешения перед исповедью и святым причащением.

На следующее воскресенье Наш герой пришёл в храм чуть раньше времени. Прихожан ещё не было. За шторкой алтаря было видно, как отец Анатолий облачается в свою «рабочую» одежду. У свечного столика хлопотала какая-то женщина, кажется супруга отца Анатолия, то есть матушка. Помощник батюшки разжигал кадило. В общем, шла активная подготовка к литургии.

Увидев Нашего героя, отец Анатолий обрадовался.

– Как замечательно Господь управил, что ты сегодня пораньше пришёл. Тут у нас такое дело: вот боевой мой помощник Василий поступил в духовную семинарию и днями уезжает.

– Поздравляю, – сказал Наш герой.

– Да, это замечательно, но это также означает, что я остаюсь один перед лицом паствы, и даже в следующее воскресенье мне некому будет ассистировать во время литургии. Вот я и хочу предложить тебе послужить во славу Божью в скромной должности моего помощника или, как в церковном кругу говорят, пономаря.

– Ничего себе! Да я ж ничего в этом не понимаю, тут столько всякого, что и не упомнишь.

– Ничего, ничего. Ты, я вижу, способный. Не успел Евангелие первый раз в жизни в руки взять, а для тебя уже и учение Христово, как азбучная истина. В общем, сейчас тебе Василий, что успеет до начала литургии, покажет и расскажет, на литургии смотри в оба и запоминай, ну а потом я тебе ещё и книги богослужебные дам – дома подучишь.

Несмотря на столь высокое доверие, исповедь это никак не отменяло, тем более что она-то как раз отца Анатолия весьма интересовала.

– Та-а-к, – протянул он, предвкушая интересный разговор, – в чём каяться будем?

– Да я как-то не знаю. Не убивал, не воровал, родителей, пока живы были, вроде, почитал, врагов не проклинал, да и не было их у меня что ли. Не знаю даже, что ещё.

– Ну, это все, кто только начинает воцерковляться, поначалу за собой никаких грехов не видят. Потому мы сделаем по-другому. Скажи просто, за что тебе стыдно?

– Что я жив, а Наташи нет. Что не смог спасти её, – не долго думая выпалил Наш герой.

– Да нет тут твоей вины, я же тебе говорил. На всё воля Божья. Ты о себе говори, за что тебе стыдно?

Тут Наш герой немного задумался.

– Да мне давно стыдно, что я ничего не делаю. В смысле не делаю ничего, чтобы жизнь наша стала лучше. Ведь живём мы в каком-то вывихнутом мире, а вижу – и ничего. Разве что сам вроде живу и работаю честно. Но это же всё равно – ничего.

– Ну, это, извини, высокие материи. Переживать за несовершенство мира – это мы все горазды. О себе лучше подумай. Оскорбил ли кого, обидел незаслуженно или даже заслуженно?

– Не было такого, точно знаю.

– Даже в мыслях, когда допекли, не послал кого на всякие там буквы?

– Когда я вижу, что люди поступают по-хамски, по-свински, по-жлобски, мне, конечно, это противно и в то же время обидно и непонятно: ну почему бы не жить по-человечески? Тогда бы и всем всего хватило, и жить было бы радостно, ан, нет – сами себе жизнь портят. Почему? Не понятно. А посылать их на всякие буквы? Куда же их ещё можно послать, когда они уже и так там?

– Ну, ты смотри! Ни за что его и не ухватишь. Прямо к лику святых сразу. А вот как у нас с прелюбодеянием? Извини, что вторгаюсь, но работа у нас такая – с Наташей, небось, переспал?

– Ну, зачем Вы, ей Богу! – прямо вспыхнул Наш герой, – Она же была так счастлива, и я тоже.

– Но ведь счастье-то это ваше было во грехе.

– Разве честное, доброе счастье может быть грехом? Мы же никому своим счастьем на мозоль не наступали, солнце не заслоняли. Но если это грех... Что ж, как говорится, готов понести заслуженную кару.

– Ну, ну, на кару не набивайся, достаточно покаяться. А Господь милостив. Каешься?

– Каюсь, – как-то неуверенно, скорее, чтобы закончить этот разговор, произнёс Наш герой.

Материал для проповеди отец Анатолий нередко черпал из исповедей. На этот раз он заговорил о тех верующих, которые склонны впадать в прелесть. Так в церкви называют людей, что возомнили себя чуть ли не великими праведниками, разучившись видеть брёвна грехов в своём глазу, зато охотно указывали на любую щепочку в глазу ближнего. Наш герой отнёс речь батюшки и на свой счёт.

А вообще-то с этого дня у Нашего героя началась совершенно новая жизнь. Сразу после литургии они с уезжающим на учёбу помощником Василием разобрали порядок действий батюшки и его помощника на предстоящей литургии. А ещё отец Анатолий дал ему для освоения церковно-служебные книги, где детально расписаны храмовые службы, как в обычные, так и в праздничные дни. Всё это он стал изучать с неожиданным для самого себя энтузиазмом. А в следующее воскресенье он отработал и подготовку, и саму литургию, не сделав ни одной ошибки. Отец Анатолий приветливо, но без пафоса похвалил и поблагодарил его, ходя в душе был немало поражён, с какой быстротой этот недавний забулдыга входил в курс церковного дела. Вскоре наш герой так хорошо знал порядок церковных служб, в том числе так называемых треб – крещения, венчания, отпевания, – что иногда даже напоминал или подсказывал отцу Анатолию, что делать, когда тот уже тянул руку к книге для нерадивых батюшек, как он называл книги, где был описан тот или иной церковный чин. Как всякий нормальный интеллигент отец Анатолий не любил всяческую формалистику и порой даже бурчал вполголоса: «Понавыдумывали тут всякого». В душе он считал, что Христос не благословил бы всю эту громоздкую ритуалистику, но затевать церковную революцию в отдельно взятом приходе, конечно же, не решался. Ещё одним следствием интеллигентности батюшки Анатолия было то, что он был неважным хозяином. И вскоре на Нашего героя легли ещё и хозяйственные функции, особенно в той части, которая требовала мужских рук и понимания. Но всем этим он занялся с удовольствием, причём, как никогда и ничем. Впервые его труд носил не отчуждённый, как сказал бы старина Маркс, характер, а имел конкретное приложение и очевидную пользу. Отец Анатолий был весьма доволен обретением такого помощника, а матушка – так нарадоваться не могла, тем более, что он и у них в доме не отказывался что-нибудь наладить или отремонтировать.

Столь же востребованным он оказался и в родительском доме Наташи, куда он всякий раз заходил, когда навещал её могилку. Сперва его связывали с этим домом общие хлопоты по обустройству могилки – изготовление и установка оградки и тому подобное. А потом оказалось, что и в их домашнем хозяйстве накопилось немало чисто мужской работы – хозяина-то уже лет пять, как не было в живых. Он сам обнаруживал эту работу и, не дожидаясь просьб, тем более что хозяйки и постеснялись бы его о чём-то таком просить, брался за неё. Потеряв дочь, мать находила утешение в появлении такого «зятя», и полюбила его, как родного. Ну а сестра Наташи так вообще влюбилась в нашего героя по полной, как говорится, программе, хотя не только ему, но и себе в этом признаться боялась. Нашему герою Оля тоже нравилась, но её родство и особенно это пугающее сходство с Наташей делало для него, казалось, саму мысль о каком-либо сближении совершенно невозможной.

А события, между тем, развивались весьма стремительно. Наш герой довольно быстро завоёвывает авторитет и симпатии в кругу прихожан, да и не только. Он посещает другие храмы города, знакомится с «коллегами», перенимает опыт других. Его уже знают в церковных кругах. Поэтому, когда отец Анатолий предложил Нашему герою поступить в духовную семинарию и сам же написал с этой целью рекомендацию, местное церковное начальство благословило его кандидатуру.

В селе тоже знали о его церковном служении, и, когда он в очередной раз навестил родственников Наташи, к нему явилась целая делегация. Хотим, говорят, церковь в нашем селе возродить, а то, чтобы окрестить ребёнка или повенчаться надо в город или в другое село ехать, да и покойников тоже отпеть и схоронить по-людски надобно. Посему просим Вас, как человека в церковных делах знающего, не отказать нам в просьбе стать нашим пастырем, а мы, если Вы согласитесь, бумагу от сельской общины на имя архиерея нашего чин по чину составим, и, даст Бог, всё у нас сладится.

Церковное начальство и в этом случае не отказало. Так на Нашего героя свалилась груда новых, но волнующих и даже радостных хлопот. А тут ещё и в так называемой личной жизни произошло удивительное событие. Приснилась ему Наташа. Ясная такая, прямо светится вся, и отчётливо так говорит: «Возьми себе в жёны Олю – сестру мою. Как меня возьми, ибо мы с ней одной крови. Будешь с ней, как со мной, и я с вами буду. Не разделять вас буду, а соединять».

Наш герой при первой же возможности рассказал Оле про этот сон, а она ему: «И мне такой сон был».

Венчал их, конечно же, отец Анатолий. Матушка плакала.

Через день председатель сельсовета вручил ему ключи от церкви.

Волнуясь, он не сразу смог попасть в замочную скважину старинным, как у Буратино, ключом. Наконец, дверь с натужным скрипом отворилась, и на Нашего героя пахнуло сыростью давно обезлюдевшего помещения.

– Я пришёл, Господи, – то ли вопросительно, то ли утверждающе прошептал он.

В это время откуда-то из-под купола, откуда всеобъемлюще простирал руки седобородый Бог-отец, захлопал крыльями голубь. В лучах утреннего солнца он показался Нашему герою золотым.

Когда он возвращался из церкви, все встречные почтительно приостанавливались со словами:

– Здравствуйте, отец Алексей.

Из-за каждой второй калитки ему радостно кричали:

– Добрый день, отец Алексей!

А отец Анатолий с тех пор часто рассказывает знакомым и незнакомым, как один непутёвый в прошлом парень обрёл своё четвёртое измерение. Если он рассказывает это в присутствии матушки, то она к концу повествования почему-то всегда плачет.